Думаю что все, кто пришёл сегодня, так или иначе знакомы с именем Жака Лакана. Лакан был вдохновлен работами ряда философов, в том числе Гегеля, хотя принято считать, что Лакан был знаком с Гегелем в интерпретации Кожева. Если знать этот момент, то естественным образом появляется мысль, что в теории Лакана мы можем обнаружить диалектический метод, что подразумевает негативность. Значит, вероятно, идея пустоты, зияния, разрыва окажется чем-то важным, тем, на что будет сделана ставка. В этом случае ход настоящей лекции является достаточно предсказуемым. Однако моим желанием сегодня было поразмышлять о двух измерениях, интерпретациях, или двух разных функциях пустоты в контексте лакановской теории. Я полагаю, что это не вполне очевидная мысль.

Интерес к этой теме у меня возник в связи с докладом , указанным в анонсе, это доклад философа Франсуа Реканатти, который был сделан на семинаре Лакана. Франсуа Реканатти — французский аналитический философ, сейчас ему 73 года. С 1975 года работает преподавателем, читает курсы по прагматической лингвистике и философии языка и сознания. Найти его многочисленные публикации и записи лекций в областях философии, лингвистики и когнитивной науки несложно.

Надо отметить, что доклад, о котором идёт речь, был сделан в 1972 году, то есть Реканатти на тот момент 20 лет, а Лакану 71 год. В это время он читает 19 семинар “ещё хуже..”, который знаменит тем, что Лакан впервые представляет на нём борромеев узел, сопровождая презентацию высказыванием “я прошу вас отказаться от того, что вам предлагаю, потому что это не то". Одной из интерпретаций этого высказывания является соположение каждого из его элементов с кольцами (где S — je te demande de me refuser; I — ce que je t'offre; R — parce que ce n'est pas ça; при этом ça является одновременно и загадочным центральным элементом зацепления, что напоминает об удвоении Реального).

Вернемся к докладу Реканатти. В нем для меня оказались важными две вещи. Первая касается акцента на понятии потенциального у Чарлза Пирса в таком качестве, которое по моей интуиции ближе к характерному для восточной философии пониманию пустоты. Реканатти говорит, что первоначальная пустота не содержит ничего, но одновременно содержит всё. В тех трудах Пирса, с которыми я ознакомилась, Пирс действительно использует такие понятия как ничто и нулевая совокупность.

Пирс пишет: "Может существовать потенциальный набор всех возможностей, которые совместимы с определенными общими условиями, и этот набор может быть таким, что будет задана любая совокупность различимых индивидов, тогда из этого потенциального набора может быть актуализирована совокупность более множественная, чем заданная. Этот потенциальный набор в самом строгом смысле больше по множественности, чем любая возможная множественность индивидов. Но будучи лишь потенциальным набором, он вообще не содержит никаких индивидов. Он содержит только общие условия, позволяющие определение индивидов."

Далее он обосновывает, что все индивиды внутри потенциального множества не могут быть неопределенными, но также и невозможны отдельные качества для каждых индивидов, а следовательно — идивиды могут различаться посредством отношений.

"Благодаря своей свободе или спонтанности пустота (nothing-in-particular-ness) предшествующая хаосу, приобретает множество определённых качеств."

Следующим этапом возникает возможность случайных взаимодействий между этими качествами. Эти качества — суть сами возможности, взаимодействия между ними мы должны рассматривать как события.

"Нулевая совокупность есть голая абстрактная возможность. Континуум есть конкретная, развитая возможность. Универсум истинных и реальных возможностей образует континуум, на котором наш универсум фактического бытия есть прерывная пометка, подобно линейной фигуре, нарисованной на доске."

Второй момент касательно доклада это то, что Реканатти предлагает мыслить эту пустоту, имплицитно включенную в семиотический треугольник, в качестве основания, и предлагает рассматривать её в таком же смысле, как бруново зацепление, образующее бороммеев узел. А бороммеев узел как мы знаем у позднего Лакана это буквально репрезентация структуры субъекта. Сегодня я предлагаю помимо прочего поразмышлять, было ли такое предположение молодого учёного удачным.

Но вернемся к теме пустоты на уровне повседневной интуиции. Для нас, как для западных людей, в обыденном значении понятие пустоты зачастую имеет негативную коннотацию. Например, если человек сообщает о переживании пустоты, мы понимаем, что это какое-то не очень хорошее состояние, возможно болезненное. Это часто встречается и в практике психоаналитика — анализант говорит, что ощущает пустоту. Предельная репрезентация такого переживания может быть выражена в молчании. Не любое молчание свидетельствует об ощущении пустоты, здесь справедливо можно заметить, что и аналитик много молчит. Но верно обратное, когда человек говорит о переживании пустоты, он часто может молчать и ощущать некоторую разобщенность — с другим как человеком, ближним, и большим Другим как местом речи.

Пропасть между субъектом и маленьким другим, другим человеком, действительно может ощущаться как невозможность сообщить что-то, неуловимое переживание, что вас не слышат или не понимают, или понять неспособны; в то время как разобщенность с Другим как местом речи, в силу того что сама эта область трудно поддаётся пониманию, схватыванию, может быть уже интерпретирована в двух разных смыслах. В первом случае пустота так же может свидетельствовать о трудности коммуникации, где человеку сложно выбрать то или иное означающее, что, в общем-то, связано с уже сказанным выше в отношении другого-ближнего, так как в общем-то эти процессы сосуществуют параллельно; но, в другом смысле, дистанция в отношении Другого, напротив позволяет место Другого зафиксировать.

Итак, либо пустота не даёт мне связаться с участником коммуникации, либо, наоборот, она не даёт мне соединиться, приобщится к какому-то чужому опыту, хотя этот опыт и был мной усвоен, но здесь пустота даёт мне понять также, что есть я, а есть не-я, есть нечто внутри меня, что я могу назвать привнесением. Во втором случае это позволяет произвести некоторое суждение, образовать смысл, новый возможно, что ведёт к символизации, к производству речи, а не к молчанию, как в первом случае.

Отсюда мы перейдём к различению пустой и полной речи в терминологии Лакана. Иногда приходится от аналитиков слышать такую фразу, что они работают некоторое время с пустой речью, и этическая позиция аналитика в том, чтобы постоянно осуществлять разрезы, указывать на то, что речь эта субъекту не принадлежит, что позволит перейти к речи полной. Что это значит? Это значит, что появляется возможность некоторой событийности: аналитик не привносит свои смыслы, занимая место Другого для субъекта, возвращает ему его же тезисы, которые исходя из пустой речи могли быть артикулированы. Субъект тогда может сказать — нет, я не согласен, или уточнить какие-то аспекты, или просто отреагировать в духе манифестации симптома, и, указывая на этот симптом, аналитик осуществляет работу по поддержанию зазора, зияния, в котором смысл порождается. Но этот смысл носит несколько иной характер, чем в случае смысла связанного с местом Другого: это собственный смысл субъекта, если мы запишем фразу, которая была сказана и воспринималась в этот момент как высказывание, она для постороннего человека может звучать абсурдно. Её значение не может быть посторонним дешифровано, так как Другой субъекта это не то же самое что закон языка в принципе. Усвоить это противоречие субъект может при одном условии — если он принимает, что большой Другой расщеплен.

Теперь мы переходим к следующему пункту, а именно к вопросу о концептах Лакна -ф и обьект а. Принято считать, что Лакан концептуализирует объект малое а в семинаре 10 (тревога), а также максимально близок к нему в семинаре 8 (перенос), где он ссылается на Платоновского Сократа и использует термин агальма. Комментируя диалог Платона Пир, где Алкивиад произносит речь о Сократе (речь, напомню, эмоциональную, в духе ресентимента), Лакан отмечает, что уколоняясь от требования Алкивиада (Сократ говорит: приглядись ко мне получше, милейший, чтобы от тебя не укрылось моё ничтожество: там где ты видишь нечто, я — ничто), Сократ указывает на желание Алкивиада, которое к Сократу отношения не имеет. На самом деле и в более ранних семинарах у Лакана уже прослеживается идея обьекта-а. Так, в семинаре 5 (образования бессознательного) он говорит о структуре желания, которое появляется как результат попытки означить потребность. Если требование это артикуляция, то желание возникает как требование, освобожденное от потребности: т.е. желание структурирует пустота. В более поздних семинарах, чтобы сделать этот тезис понятнее, он выделяет объект-а, который не является желанием как таковым. Так как означающее не отсылает к какой то материи (мы знаем о законе произвольности лингвистического знака), или к импульсам, исходящим от тела, оно существует в нематериальном пространстве. Первая попытка обозначить нечто субъетом приводит к появлению некоторого неназванного остатка. Артикулированный элемент будет иметь отношение к пустотному по своей сути желанию (то есть это та пустота, о которой уже было сказано выше, которая порождает нехватку, manque, и субъект снова и снова нечто новое ищет). А вот к потребности, к материальному элементу, точнее даже к воспоминанию вот этом материальном элементе, к его образу, будет иметь именно сам объект а. То есть, очевидно, что объект а является условием возникновения желания, но не включен в сам акт желания. Объект-а есть не сама непознаваемая материя: Лакан совершает попытку обозначения несовпадения, то есть он называет объектом а остаток, вызванный тем, что потребность была отделена от требования. Это наделяет желание важным свойством — оно постоянно находится в некотором движении, то есть означающее может трансформироваться, а вот пустота поддерживает эту необходимость, так как становится причиной постоянного несовпадения. Ничто не может совпасть с любой возможной артикуляцией.

Если вы встречали понятие, -ф, то вы знаете, что оно является записью того, что не было означено, что ещё на стадии зеркала было утрачено, и это делает данный концепт несколько напоминающим описание объекта-а. Мы сказали, что объект-а представляет собой некоторый остаток возникающий на месте несовпадения означающего, и не поддающейся символизации пустоты. То, что нам может помочь эти два концепта развести самым простым и логичным образом это описание тактов Эдипа, то есть расширенная Лаканом версия идеи Зигмунда Фрейда о том, что миф об Эдипе позволяет нам понять, как устроен психический аппарат. На сборку субъекта влияет эдипальный конфликт, вызванный желанием обладать матерью и устранить третьего, отца, из этих отношений. Лакан предлагает мыслить эти места — ребенка, матери и отца — как математические переменные и расположить отношения между ними в трех измерениях, что позволяет более строго подойти к вопросу психической структуры (например, разделить фобию и невроз etc.). Первый такт совпадает со стадией зеркала, моментом, когда ребенок узнаёт себя в зеркале, присваивает себе своё тело, но что-то в зеркале не отражается, что-то ускользает от взгляда и означивания, и это нечто Лакан записывает как -ф. В то же самое время на стороне субъекта появляется объект малое-а, как то, что очерчивает эту область. Проще говоря, -ф включено в объект а, о чём Лакан сообщает в одном из поздних семинаров. Можно обратить внимание и на саму эту запись, со знаком "-", — попытку Лакана не просто записать отсутствие, но посчитать его, как минус от Ф, от фаллоса. Это отсутствие может быть определено только ретроактивно, уже в тот момент, когда фаллическая функция начинает работать. А начинает она работать уже на первом такте. Лакан также назовёт -ф телесной записью нехватки, то есть кастрацией, но кастрацией воображаемой.

Итак, у нас есть пустота сама по себе, на которую лишь указывает -ф, и запись пустоты — объект а, то, что является причиной желания. Здесь можно вернуться к первому пункту о полной и пустой речи, так как мы говорили, что пустота может разобщать, а может приводить к производству речи, субъетивных смыслов, и здесь есть совпадение, то есть -ф, как воображаемая кастрация, это нечто, что является последним барьером от радикальной пустоты, пространства до любого возможного означивания, и здесь мы приходим к Лакановскому регистру Реального. Реальное, как мы знаем, помыслить невозможно, мы можем лишь сталкиваться с его пульсациями, и в тот момент, когда субъект по какой-то причине не может задействовать объект-а, он может сталкиваться с интенсивным переживанием пустоты, ощущать утрату укорененности в символическом, либо с такими симптомами, такими, как галюцинации, но мы сегодня подробно этой темы касаться не будем. -ф и объект а появляются у Лакана позже, чем знаменитая схема-R, которая графически отражает структуру психики [в ходе доклада был сделан короткий комментарий в режиме свободного общения с аудиторией относительно схем, если читатель:ница захочет ознакомиться с этой информацией, предлагаю обратиться к текстам самого Лакана, например, "О вопросе, предваряющем любой возможный подход к лечению психоза"]. Лакан находит вполне подходящим борромеев узел для решения этой сложности.

«Кольца Борромео» названы в честь семьи Борромео из Милана, которая широко использовала их повсюду. Ранее подобное зацепление уже фигурировало примерно в X веке стелах в скандинавских странах в виде фигуры из трех соединённых треугольников. Диана де Пуатье сделала борромей своей эмблемой — в виде трех полумесяцев, размещенных таким образом. Эту фигуру часто можно встретить и по сей день. Видимая странность борромеева узла заключается в том, что три круга соединяются вместе, но не два по два. Особенно интересно, что в случае с борромеем речь идет не о продемонстрированной невозможности, а о геометрическом решении того, что невозможно вообразить; именно в центре этого объекта Лакан и помещает объект а, и, сходя из того, что мы теперь знаем это довольно осмыленно.

Бруново зацепление реперезентует, графически выражает невозможность также, как и объект-а указывает на несовпадение, артикулирует его. А вот сама идея борромейскости в эмперическом смысле свидетельствует о невозможном (как в случае с геометрическим решением), и для Лакана это значит свидетельствует о Реальном. Возвращаясь к Пирсу мы можем сказать, что сама идея Борромеева зацепления это потенциальное, а наличиствующий узел есть уже указание, запись. Мы знаем также, что Борромеев узел это метафора, её можно рассматривать и как отцовскую метафору, то есть нечто, что позволяет субъекту как-то себя в этом мире разместить, усвоить законы, в первую очередь языковые. Мы сказали, с другой стороны, что идея зацепления трех элементов соответстувет потеницальному, первому уровню пустоты у Пирса.

Назовём эти два измерения далее условно метонимией пустоты (идея зацепления, доказанная геометрическим решением) и метафорой пустоты (объект а, запись, рисунок узла).

Обратимся к понятию “δεν” - ден, на которое указывает Лакан, комментирующий Демокрита. 12 февраля 1964 года Лакан завершает семинарское занятие рассуждением о δεν:

«Он не сказал έν, один, чтобы не говорить о ὄν, сущем. Что же он, собственно, тогда сказал? А сказал, отвечая на вопрос, которым сегодня задавались и мы, – вопрос, который ставит перед нами идеализм, – вот что: – Как, ничто? – Никак. Как ничто, но никак не ничто [Rien, peut-être? Non pas – peutêtre rien, mais pas rien]».

Младен Долар делает для нас следующий подробный комментарий:

«В знаменитом 156-м фрагменте (в каноническом издании Дильса–Кранца) Демокрит загадочным образом ввел нечто, что не попадает ни по какую сторону разделения между «одним» и пустотой. Он создал неологизм, den, который причинил немало головной боли филологам, поскольку в греческом языке такое словообразование является неправильным. Это слово происходит из отрицания hen, «одного». Hen можно отрицать в греческом языке двумя способами, либо как ouden (объективное отрицание) или как meden (субъективное отрицание), и они оба означают «ничто» (хотя и с различными оттенками), – если точнее, «не один» или «ни один» соответственно.

Den, этот малапропизм, означает приблизительно «меньше, чем одно, но все-таки не ничто» или же «меньше, чем ничто». Он представляет значительную сложность для переводчиков.

Дильс перевел это странное слово как das Ichts («das Nichts existiert ebenso sehr als das Ichts» – т.е. ничто существует точно так же, как «ичто», das Ichts). Английский переводчик Мэтсон предложил слово hing в противоположность thing («вещь»): «Hing не более реально, чем nothing (ничто)» или «Hing существует не более, чем nothing». Более точной передачей смысла было бы othing как вычитание из nothing (ничто). Барбара Кассен, крупный французский исследователь, предложила французский перевод ien – не rien (ничто), а именно ien («не ничто»), как выражается Лакан (или альтернативно iun, не одно).»

Итак, den, вероятно, является тем, что мы можем мыслить как метафору пустоты, особую форму записи, объект-а. Но важно, что ни он сам, ни включенное в него -ф (операция вычитания) не являются ничто.

Как же тогда мыслить область, соответствующую в нашей логике метонимии пустоты?

Лакан скажет, что знакосочетания не обозначают множества – они и есть множества. Так Пирс, это было сказано в начале доклада, предлагает мыслить качества проявленной на вторичном уровне пустоты только в их связи. То же происходит и с кольцами-регистрами Лакана. Лишь в связи с другими они получают свои свойства.

У Пирса, как мы сказали, есть универсум истинных и реальных возможностей. Но так как они не представлены, Пирс называет это измерениепустым: голая абстрактная невозможность, нулевая совокупность. На следующем уровне появляются представленные возможности, обладающие качествами (и, кстати, минимальной темпоральностью, т.к. они суть событие). Но эти качества не могут быть все записаны как разные. Они получают свою представленность лишь в отношениях между собой.

Здесь мы подходим к удивительному заключению: знакосочетания-множества, потенциальное, способное к представлению в связи с другими элементами, вероятно и есть метонимия пустоты или –структурированное, как язык, бессознательное-Реальное.